Ритуал с рыжей телицей, описанный в Чис 19, один из самых сложных для толкования, и потому он представлял особый интерес для иудейских толкователей. Он содержит много параллелей с другими ритуалами Пятикнижия, в первую очередь с ритуалами Дня Искупления и ритуалами очищения от «проказы», но имеет и множество уникальных черт – сама рыжая телица, ритуальное убийство животного вне стана, ритуальное использование пепла, очищение прикоснувшегося в мертвому, нечистота принимающих участие в ритуале. В христианской традиции почти все восприятие этого обряда строилось на аллегорическом его понимании через призму Евр 9:13–14, где пепел телицы сравнивается с кровью Христа. Однако, на наш взгляд, этот ритуал является достаточно значимым для автора Послания к Евреям и занимает важное место в его обширном ритуально-храмовом языке. Он использует несколько косвенных отсылок к обряду с рыжей телицей и тесно связанному с ним очищению от «проказы», и обращается не к простой аллегории, а к глубокой образности, построенной на смешении различных ритуалов с учетом их богословской значимости. Включение ритуалов очищения от нечистоты, и особенно ритуала с рыжей телицей в храмовую образность Послания, позволяет автору глубже раскрыть важность жертвы Христа. Оно также важно и для демонстрации нового типа понимания сакрального и устранения материальных объектов из религиозного мышления христиан в противопоставлении как иудаизму Второго Храма, так и другим формам религозного сознания, современных автору Послания к Евреям. В этой статье мы анализируем сам ритуал в Книге Чисел (LXX), его восприятие в традиции и в научной литературе, отражение в Послании к Евреям и его роль в аргументации автора Послания.

Статья предлагает анализ функции Фамари в Евангелии от Матфея 1:3 в свете иудейской оправдательной герменевтики. Используется интертекстуальный анализ прецедентных феноменов, сравнительный метод и иудейский герменевтический анализ текстов по классификации А. Штейнзальца. Проводится сравнительный анализ образа Фамари в следующих прецедентных текстах: Еврейская Библия, книга Юбилеев, Завет Иуды, труды Филона Александрийского, раввинистическая и патристическая литература. В результате исследования выявлены оправдательные мотивы библейской и иудейской литературы, такие как секрет и обман ради спасения, брак на небесах, изменение национальности, «преступление во имя Небес», исключения, позволяющие мессианскому роду нарушать закон. Данные результаты сравниваются с тремя основными современными толкованиями: искупление грешников, спасение язычников, скандальные прообразы Марии. Автор утверждает, что Матфей в своей аргументации имплицитно использует иудейские герменевтические приемы, такие как намек, гезера шава, биньян ав и каль вахомер. Данная статья является частью исследования функции четырех женщин в родословной Иисуса.

В раннехристианском сочинении «Страсти святых Перпетуи, Фелицитаты и с ними пострадавших» нашла отражение полемика между христианами II–III вв. по вопросу о возможности и значимости новых откровений Святого Духа. По этой причине в историографии широко распространено мнение о том, что данный памятник, в котором большую роль играют описания открывшихся главным героям божественных видений, следует связывать с движением «нового пророчества» – так называемым «монтанизмом», приверженцы которого верили новым пророкам и почитали их более других представителей формирующейся церковной иерархии, ожидали скорого конца света и следовали более строгим этическим нормам. Однако, как показано в статье, видения героев мученичества Перпетуи и Сатура не похожи на экстатические прорицания спутниц малоазийского проповедника Монтана, а в содержании «Страстей» не проявляются какие-либо другие специфические признаки этого движения в христианстве рассматриваемого периода. Восхваление же мученичества, общий интерес к эсхатологии, высокое значение женщин в общине, глубокое внимание к видениям и откровениям представляется возможным рассматривать как общие черты, которые были свойственны многим христианским общинам Северной Африки на рубеже II–III вв.

Отель де Гиз, парижская резиденция младшей ветви Лотарингского дома, задумывался как политически значимое место. Важную роль играл особняк и в публичном образе его владельца, герцога Франциска де Гиза. Статья посвящена анализу роли сюжета «Поклонение волхвов» в репрезентации Гизов, представленного в росписи капеллы Отеля де Гиз – несохранившейся работы Никколо дель Аббате, выполненной по проекту Франческо Приматиччо. «Поклонение волхвов» – популярный сюжет в европейском религиозном искусстве XV–XVI вв. Его использование в репрезентации знатных домов позволяло совмещать демонстрацию благочестия с политическими смыслами. В отличие от итальянского и немецкого искусства, во Франции данный сюжет встречается заметно реже. Тем интереснее изображение герцога Франциска де Гиза в образе Короля-волхва. Франциск де Гиз был представлен как воплощение военной доблести и христианского благочестия, что соответствовало его публичному образу и религиозной политике французского двора середины XVI в.

Статья посвящена малоизученной теме оформления переплетов старообрядческих изданий во второй половине XIX–XX в. В этот период в переплетных мастерских стали использовать новые технологические решения, позволяющие сэкономить время и усилия при сохранении внешнего подобия новых переплетов средневековым образцам. В итоге переплетное производство приобрело индустриальный потоковый характер. Этот частный сюжет демонстрирует более общую закономерность: старообрядцы с готовностью принимали технологические и нужные им культурные новины и легко обосновывали их использование в своей деятельности, усваивая и адаптируя новые веяния. В статье впервые ставится вопрос о типологизации результатов подобных новаций в переплетном ремесле – рамок-клише, массово появившихся в рассматриваемый период среди тисненного декора переплетов старообрядческих изданий. Описаны несколько типов тиснения рамкой-клише на старопечатных изданиях для старообрядцев. Статья написана на основе анализа старообрядческой книжности в фонде Лаборатории археографических исследований УрФУ и частных книжных собраниях, обследованных в ходе полевых наблюдений сотрудниками Межкафедральной археографической лаборатории МГУ. Предложенная типология облегчает датировку переплетов, выполненных в технике рамок-клише.

Театральная практика Клима, современного российского режиссера, содержит в себе ритуальную практику, которая обслуживает «субъективную религиозность». Используя опыт исследователей ритуала, работавших параллельно тому, как в европейском театре, а позже и в российском, развивалась линия возвращения театру его ритуальности, предпринимаем попытку проследить изменение отношения к этой ритуальности от первых теоретических размышлений у Антонена Арто до прямой практики, последним и самым точным примером которой становится «нулевой ритуал», разработанный Климом. Мы показываем, какие религиозные мотивы и элементы ритуальных практик включены в «нулевой ритуал» и каким образом это способствует осуществлению «субъективной религиозности» по рассказам свидетелей и участников этого ритуала.

В статье рассматривается проблема научных оснований развития антирелигиозной пропаганды в СССР в 1920–1930-е гг. в контексте становления отечественного религиоведения. Анализируемые авторами материалы журнала «Антирелигиозник» свидетельствуют о том, что в период «культурной революции» исследовательская работа по изучению религии сопровождалась сбором и созданием визуальных документов об этноконфессиональном составе СССР. Отечественными учеными-религиоведами и этнографами были созданы религиозно-бытовые карты, корпус уникальных фото- и кинодокументов о положении религиозных групп, получили развитие антирелигиозное плакатное искусство, театральная, выставочная и музейная работа, связанная с вопросами атеизма. Материалы религиоведческого характера, собранные и созданные учеными, и идеи, разработанные антирелигиозниками-пропагандистами в 1920–1930-х гг., позволили, в том числе, сформулировать концепцию создания антирелигиозного кино как специфического жанра советских пропагандистских фильмов. Особое внимание в статье уделяется идеям развития антирелигиозного кинематографа, которые были сформулированы в 1930-х гг. пропагандистом-антирелигиозником В.В. Степановым (1898–1938). Впервые в отечественной науке обозначаются предложенные им основные принципы визуализации религиозных групп, представленные в работе «Кино и антирелигиозная пропаганда» (1928).