Статья посвящена роли образов святых в дискурсах войны и насилия в современном российском православии, прежде всего у православных националистов, в прихрамовой среде и движениях 2012–2018 гг. Основываясь на модели «космической войны» Марка Юргенсмейера, авторы рассматривают образы святых как персонификации сакрального, выражающие те или иные смыслы в контексте символической борьбы добра со злом: святые творят сакральный космос, защищают его, очищают, жертвуют собой ради него – и их пример служит как построению нарратива, так и руководством к действию в среде милитантно настроенных верующих. Образы святых в статье делятся на четыре категории: правители-воины, правители-очистители, ревнители веры и воины-мученики. Особое внимание уделяется роли святых в легитимации реальных войн, общественных конфликтов, протестов против демонстрации «богохульных» фильмов, выставок и спектаклей или за строительство храмов. Авторы делают вывод, что личные образы являются автономным источником авторитета, фиксирующим «воинственность» в качестве содержания традиции, и что образ одного и того же святого может выступать в различных вариациях и легитимировать насилие в большей или меньшей степени в зависимости от характера группы, которая к нему обращается.

Повторяемость ситуаций, связанных с травматичным опытом посещения православных храмов, заставляет детально проанализировать проблему, суть которой сводится к избыточным неформальным негативным санкциям со стороны работников храма по отношению к посетителям. Репертуар негативных санкций включает в себя претензии, оформленные вербально (замечания, порицания) или кинетически (нарушение приватного пространства посетителя, физическое вытеснение посетителя с его траектории движения). Основной вопрос, решению которого посвящена статья, относится к рассмотрению структуры сакрального пространства: в какой степени его геометрия может служить постоянным источником конфликтов?

Конфигурация сакрального пространства православных храмов (в частности, главных соборов РПЦ МП в Петербурге) благодаря высокому иконостасу, предопределяющему траектории движения и направления взгляда, задает дефицит точек акустической и зрительной включенности посетителя в богослужение. Перераспределение этих локусов между посетителями создает основную драматургию совместного присутствия собравшихся на богослужении. Во внебогослужебное время траектория посетителя, как правило, синхронизируется с идущим вдоль периметра храма поясом проксемических объектов – медиаторов сакральной коммуникации (икон с подсвечниками, ковчегов с мощами). Однако даже в случае малолюдности храма посетитель оказывается в условиях дефицита пространства, поскольку траектория его передвижения может прерываться работниками храма, контролирующими внешний вид посетителя, его потенциальное вторжение в локусы с неочевидными границами и соответствие выполняемых им действий своду правил, обладающих, в свою очередь, высокой степенью имплицитности.

Конфликтность в этом случае задается функциональной неоднозначностью, когда храм, представляя собой религиозное сооружение для совершения публичных богослужений, в перерыве между службами функционирует одновременно и как пространство для частных служб и индивидуальной молитвы, и как заведение по продаже религиозно маркированной атрибутики, и иногда в качестве музейно-концертного комплекса с приоритетом досуговой функции. Дополнительным источником конфликтогенности сакрального пространства является асимметрия внутренних статусов в приходе, когда агентами религиозной социализации выступают не священнослужители или специально подготовленные катехизаторы, а пожилые женщины с превалированием суеверного поведения над богословской образованностью.

В статье рассматривается гипотеза о возникновении русского неоязычества из правоконсервативного политического православия путем радикализации через усиление его антисемитского компонента. Прослеживаются связи и общие элементы мировоззрения, объединявшие первых неоязыческих идеологов А.М. Иванова (Скуратова), В.Н. Емельянова, А.А. Добровольского c православными ультраправыми. На основании некоторых фактов их биографий высказываются предположения о возможных причинах их радикализации и противопоставления себя как православным консерваторам, так и либеральным диссидентам.

Основной причиной радикализации антисемитского дискурса первых неоязычников выступает его биологизация, которая отчасти продолжала традиции дореволюционной мысли, однако привносила и некоторые идеи, вытекавшие из господствовавшего в советской науке этнологического примордиализма. Определяемое в таком ключе «еврейство» становилось вечной и неизменной деструктивной силой в истории, а возникшее в его среде христианство – орудием разрушения «арийских» культур.

Формирование «образа врага» в работах первых неоязыческих идеологов рассматривается в данной статье через призму концепции «текстов гонений» Рене Жирара. Сделаны выводы относительно их основанной на мифологической логике структуры и основополагающей роли в становлении неоязыческого мировоззрения.

Статья посвящена интерпретации истории одержимости в городе Лудён в визуальной культуре (кинематографе). В XVII веке в городе Лудён настоятельница монастыря урсулинок Жанна де Анже обвинила местного священника Урбена Грандье в том, что он наслал на обитель демонов и одержимость. Отец Грандье был казнен через сожжение, Жанна де Анже избавилась от одержимости семью демонами спустя несколько лет. Но сам факт победы женщины над мужчиной привлекает внимание не только исследователей, но и писателей, художников и музыкантов. Грандье был признан жертвой, а Жанна де Анже демонизирована. В середине XX в. о Лудёнских одержимых было снято два фильма, в котором проблема насилия, одержимости и жертвенности приобрела новое звучание через трактовку понятий «зло», «любовь», «одиночество». Жертвами объявляют не одного из героев – Жанну де Анже или отца Урбена Грандье, а их двоих. Жажда любви и борьба с одиночеством противостоит запрету чувствовать и действовать вне установленных вероучительных границ. Насильно подавляемое, но столь естественное желание становится сначала вожделением, а затем преображается в насилие. Религия же вытесняется в сферу личного выбора. Настоящая статья представляет собой попытку проследить, как меняется репрезентация насилия в истории Лудёнских одержимых в художественной культуре: от чистого насилия, которое направлено против дьявола и его пособника-священника через отделение «зерен от плевел» (монахини – зло, а священник – жертва) к идее «церковная система, генерирующая ситуацию – зло, а ее члены (хотя и совершают страшные ошибки) – жертвы». Такая трансформация репрезентации совпала с визуальным переворотом, и мы можем предположить, что это связано с отходом от нарративизации сюжета и привлечением наблюдателя (зрителя) к его перформативности. Зло и сакральное становится амбивалентным, а насилие хотя и осуждается, но и поэтизируется одновременно

Данная статья предлагает анализ репрезентации верующих в игре Cultist Simulator от студии Weather Factory. Я стараюсь поместить эту видеоигру в более широкий контекст подхода к изображению религии и религиозных персонажей в мейнстриме видеоигровой индустрии с тем, чтобы лучше подчеркнуть как сходство, так и различия. Основная гипотеза отталкивается от того, что во многих играх выстраивается жесткий дуализм между секулярным пространством, определяющимся через индивидуальность и стремление к личному счастью, и религиозной сферой, стремящейся подавить индивидуума и в конечном итоге расчеловечить его, лишив собственной индивидуальности и уникальности. Cultist Simulator, сохраняя само противопоставление между «человечной» светской средой и «нечеловеческим» религиозным миром, демонстрирует совершенно иную оптику, в которой именно религия оказывается средством выражения индивидуальности персонажа и через него игрока.

Статья представляет собой рецензию на книгу антрополога и теолога Рене Жирара «Завершить Клаузевица. Беседы с Бенуа Шантром». Автор рассматривает ключевые идеи книги в их отношении к более ранним работам Жирара. Также анализируется интерпретация Жираром книги «О войне» Карла фон Клаузевица. Высказывается предположение, что Клаузевиц выступает для Жирара не в качестве философа войны, а в роли пророка миметической теории самого Жирара.

Статья представляет собой рецензию на книгу философа Михаила Ямпольского «Парк культуры. Культура и насилие в Москве сегодня». Автор рассматривает ключевые идеи книги, прежде всего «парка культуры» в современном российском пространстве и его философские осмысление «окультуривания» через призму роста насилия.

(Перевод с французского А.И. Зыгмонта, Е.В. Шаповаловой)

Вниманию читателей предлагается комментированный перевод нескольких текстов, посвященных мученикам Французской революции – Марату и Лепелетье. Помимо непосредственного интереса, какой они могут представлять в качестве исторических свидетельств о популярных культах 1793 г., эти документы высвечивают ряд проблем в связи с исследованиями религии и насилия в целом: это касается, во-первых, зыбкой границы между «религиозным» и «секулярным», а во-вторых, связи пассивного насилия (собственно мученичества) с активным. Именно почитание мучеников очерчивает здесь фрейм противостояния с «врагом»: мученики сражаются с тиранами при жизни, наносят им решающий удар своим жертвенным подвигом, а после их смерти за них мстят их сторонники. Подобная динамика позволяет поставить вопрос о милитантном аспекте дискурсов мученичества, который в том же виде может обнаруживаться и на другом – христианском, исламском, сикхском и т. д. – материале.

• Песнопения, возносимые в Храме Свободы в день прославления бюстов Марата и Ле Пеллетье
• Гимн в честь Лепелетье и Марата
• Тени Марата
• Тени Лепелетье